Россия XVIII столетия не знала философа, равного Радищеву по обширности
и глубине ума. С последовательностью и разносторонностью ученого он
рассмотрел и подверг уничтожающей критике в «Путешествии…» всю
самодержавно-крепостническую общественную систему, несущую народу горе.
«Путешествие…», всеобъемлющее по охвату фактов русской жизни,
явилось как бы кодексом критических антимонархических и
антикрепостнических высказываний. С присуще ему аналитической глубиной
Радищев осветил связь таких явлений, как падение нравственности народа
и разврат верхов («нижние заражаются от верхних, а от них язва разврата
достает и до деревень»), как взаимная зависимость самодержавия и
церкви. Он сказал, что узники неволи, власть и острие в руках имеющие»,
могут быть «наияростнейшими проповедниками ее», что цензура,
останавливая шествие мысли, лишает печать ее функции оздоровителя
общества. С особенной силой и страстью звучит обличающий голос писателя
в главе «Спасская Полесть», где языком прозрачного иносказания
нарисовано государство и двор Екатерины II, где царь предстает в
одеждах, намокших от крови и слез народных, «первейшим в обществе
убийцей, первейшим предателем», «ханжою и пагубным комедиантом».
Наблюдая вакханалию угнетения крестьянства, видя моральную
деградацию верхов, Радищев находил опору для оптимистических прогнозов
в народе. Мерилом ценности человека становятся в его произведении
народные критерии. Не случайно в речи о воспитании юношества,
произносимой крестицким дворянином, одним из единомышленников
путешественника, выдвигается требование кормиться делом рук своих, что
является важнейшей нормой крестьянской морали («Едрово»). Благородство
и красота нравственного и физического облика крестьян, их непрерывный
труд на благо общества писатель считает залогом будущего великого
национального возрождения. Растущее в народе чувство протеста
заставляло его восклицать: «Страшись, помещик жестокосердый, на челе
каждого из твоих крестьян вижу твое осуждение». Как далеко шел Радищев
в своей ненависти к дворянству, видно из следующего его высказывания:
«О! если бы рабы, тяжкими узами отягченные, яряся в отчаянии своем,
разбили железом, вольности их препятствующим, главы наши, главы
бесчеловечных своих господ, и кровию нашею обагрили нивы свои! Что бы
тем потеряло государство? Скоро бы из среды их исторгнулися великие
мужи для заступления избитого племени; но были бы они других о себе
мыслей и права угнетения лишены. Не мечта сие, но взор проницает густую
завесу времени, от очей наших будущее скрывающую…» Писатель прозревал
революцию: «Колокол ударяет, опасность уже вращается над главами
нашими. Уже время, вознесши косу, ждет часа удобности…» Оглядываясь на
прошлое России и Европы, сравнивая новую историю России, Франции и
рабовладельческой Америки, Радищев видел то, чего не видели его
современники, - оттого ода «Вольность», включенная в «Путешествие»,
рисовала крушение тронов, возведение царей на плаху, установление
республики.
Враг самодержавия, своим «Путешествием» Радищев выступил и
против реакционных течений общественной мысли, которые помогали
воспитанию человека-«делателя», отвлекали от социальной борьбы, уводили
«в поля бредоумствований» (масонство). Он доказывал, что человек не
может быть счастлив, если несчастен мир, обличал трусость зрячих,
которая объективно упрочивала власть помещиков-крепостников. Писатель –
воплощенная совесть России – видел идеал человека в борце, живущем
действительными интересами народа.
Радищев опережал свой век. Книга и имя его озарили
перспективу русского освободительного движения на целые десятилетия
вперед. Он входит в нашу историю под именем первого русского
революционера. И когда произошла Октябрьская социалистическая
революция, в Петрограде под обломками ограды Зимнего дворца, бывшей
резиденции царей, рабоче-крестьянская власть поставила свой первый
памятник: обращенное к невским далям высеченное из камня лицо пророка
революции писателя Александра Николаевича Радищева.