Преображение Татьяны в восьмой главе не было авторским произволом
Пушкина. Напротив, автор чутко слышал те возможности, которые
открывались в характере, им созданном. Неординарность натуры, так
убедительно раскрытая Белинским, как раз позволяет героине стремительно
преображаться, изменяться решительно. Еще в Москве кузины находили ее
«странной, провинциальной и жеманной». В Петербурге, через два примерно
года, мы видим Татьяну «величавой» и «небрежной законодательницей зал».
Онегин чувствует это дыхание «осени холодной» и знает, что
любовь к Татьяне — единственное живое чувство, связывающее его с
жизнью, способное спасти от «напрасной», как он теперь понимает, скуки.
Поэтому он так страстен в своей мольбе — мольбе о жизни. Поэтому мольба
Онегина только ему самому, привыкшему властвовать над своими чувствами
и судьбами других людей, кажется смиренной. Смирения перед
обстоятельствами, перед судьбой (слово это дважды повторено Онегиным) в
письме нет. Напротив, все письмо — протест против необходимости
«смирять волнение в крови», подчиняться «притворному хладу», который
единственно допустим в свете.
Может быть, Татьяна оценит эти перемены в Онегине? Как она
воспримет его письмо? Для ответа на этот вопрос важно вглядеться в
немую сцену, предваряющую монолог Татьяны. Эта сцена помогает понять
чувства героев, мотивы отказа Татьяны, намерения ее речи, обращенной к
Онегину:
Дверь отворил он. Что ж его
С такою силой поражает?
Княгиня перед ним одна
Сидит не убрана, бледна,
Письмо какое-то читает
И тихо слезы льет рекой,
Опершись на руку щекой.
Эти «немые страдания» Татьяны воскрешают образ «прежней Тани,
бедной Тани» и подчеркивают большую, чем раньше, усталость от горя:
В тоске безумных сожалений
К ее ногам упал Евгений:
Она вздрогнула и молчит,
И на Онегина глядит
Без удивления, без гнева...
Слово «безумие» и его синонимы повторяются в восьмой главе
часто. Онегин, «ума не внемля строгим пеням», «гонится как тень» за
Татьяной; поняв, что «надежды нет», он «свое безумство проклинает — И,
в нем глубоко погружен...». Онегин так «привык теряться» в мыслях о
Татьяне, «что чуть с ума не своротил». И хотя «он не сделался поэтом,
Не умер, не сошел с ума», но отличие его от «благоразумных» людей света
так явственно, что на страницах восьмой главы появляется имя Чацкого.
Онегин прослыл в общем мненье «печальным сумасбродом», хотя старался
«разумом всечасно смирять волнение в крови».
Татьяна не удивлена внезапным появлением Онегина и принимает его без гнева. Отчего она «вздрогнула и молчит»?
Его больной, угасший взор, Молящий вид, немой укор, Ей внятно все...
Этот миг странной и нечаянной близости с Онегиным «в долгом молчанье» дорог Татьяне.
Она его не подымает
И, не сводя с него очей,
От жадных уст не отнимает
Бесчувственной руки своей.
О чем теперь ее мечтанье?
Пушкин призывает нас угадать мысли и чувства героини этим вопросом.
Отчего же так жестоки слова объяснения? Что руководит Татьяной,
если не «злобное веселье», не суровая месть, которую невозможно
предполагать, когда воскресла «простая дева, С мечтами, сердцем прежних
дней»?